«Почему рубашка не глажена? У меня завтра важная встреча!» — воскликнул Михаил, оглядывая кухню с раздражением.

— Слушай, а ты не в курсе… Там с квартирой что?​

​Жена знала правду, но говорить не стала. Пусть узнает сам…​

​Анастасия еще на лестничной клетке услышала, как хлопают дверцы шкафа. Она тяжело вздохнула, прижимая к груди пакет с продуктами.​

​День выдался суматошный — две презентации, три встречи с клиентами, и вот теперь…​

​— Ты где была? — Михаил выглянул в прихожую, держа в руках помятую рубашку. — Это что такое?​

​Анастасия молча разулась, прошла на кухню. Руки гудели от тяжелых сумок, в висках стучало.​

​Она очень надеялась, что муж не заметит мятую рубашку до утра, но не повезло.​

​— Настя, я тебя спрашиваю! — В голосе Михаила звенело раздражение. — Почему рубашка не глажена? У меня завтра важная встреча!​

​— Миша, я вчера пришла в одиннадцать, — устало отозвалась она, раскладывая продукты. — А сегодня убежала в семь утра. Когда, по-твоему, я должна была ее погладить?​

​Муж прислонился к дверному косяку, демонстративно разглядывая рубашку.​

​— Не знаю. Это твои проблемы. Женщина должна следить за мужем, создавать уют. А ты только о своей работе думаешь.​

​Анастасия замерла, не донеся пакет молока до холодильника. В груди что-то болезненно сжалось.​

​— Моя работа, между прочим, половину нашего бюджета обеспечивает, — тихо произнесла она. — А то и больше.​

​— Вот! — торжествующе воскликнул Михаил. — Опять двадцать пять! Только о деньгах и думаешь. А как же семья? Как же муж, в конце концов?​

​Он швырнул рубашку на стул и принялся мерить шагами маленькую кухню. Анастасия молча убирала продукты, стараясь не реагировать на его металлический голос.​

​— Вон, у Сережки жена — три часа работает, а потом дома. И обед всегда горячий, и рубашки выглажены. А ты…​

​Звонок телефона прервал его тираду. Михаил глянул на экран, просветлел лицом.​

​— Мама! Представляешь, прихожу домой — ни ужина, ни чистой рубашки…​

​Анастасия поморщилась. Опять начинается! Стоит что-то не по нему — сразу матери жаловаться. Как маленький.​

​Но сегодня что-то пошло не так. Лицо Михаила вытягивалось по мере разговора, он все чаще бросал настороженные взгляды на жену.​

​— Да как же… Но мам! При чем тут мой заработок? Нет, ну правильно, я же мужчина… Да, понимаю… Но все-таки…​

​Он растерянно положил трубку, уставился на Анастасию так, словно впервые ее увидел.​

​— Представляешь, — пробормотал он, — мама говорит, что я не прав. Что если хочу домохозяйку — должен обеспечивать семью полностью. А если жена работает наравне со мной, то и домашние дела — поровну.​

​Анастасия только плечами пожала. Она давно это твердила, но разве ж он слушал?​

​Неделю спустя раздался звонок от Елены Семеновны. Голос свекрови звучал непривычно глухо:​

​— Настенька, приезжай, если можешь. Поговорить надо.​

​От этих слов у Анастасии похолодело внутри. Она отпросилась с работы, помчалась к свекрови.​

​Елена Семеновна встретила ее в халате, осунувшаяся, бледная. На столе лежали какие-то бумаги.​

​— Садись, доченька, — тихо произнесла она. — Новости у меня нехорошие. Врачи говорят — месяца три-четыре осталось мне.​

​У Анастасии земля ушла из-под ног. Как три-четыре? Почему? Ведь еще неделю назад свекровь выглядела совершенно здоровой!​

​— Да, — словно отвечая на ее мысли, проговорила Елена Семеновна. — То самое. Поздно обнаружили. Уже лечить смысла нет.​

​Они проговорили до вечера. Свекровь рассказывала о том, как она узнала диагноз, но надеялась, что просто ошибка и обойдется, не хотела никого пугать раньше времени.​

​А под конец вдруг взяла Анастасию за руку:​

​— Ты, Настенька, прости меня. За Мишку моего прости. Избаловала я его, все потакала. Вот и вырос… такой.​

​С того дня жизнь Анастасии превратилась в бесконечную круговерть. Утром — на работу, вечером — к свекрови. Готовить, убирать, следить за лекарствами. Иногда оставалась ночевать — когда Елене Семеновне становилось совсем плохо.​

​Михаил к матери почти не заглядывал. Отговаривался занятостью, важными встречами. Зато дома все чаще закатывал скандалы.​

​— Опять нет ужина? — встретил он ее как-то вечером. — И что мне теперь, бутербродами питаться?​

​— Миша, я у мамы была, — устало отозвалась Анастасия. — Ей плохо сегодня, укол делали.​

​— А обо мне кто подумает? — вскинулся он. — Мать там не одна, соседка заходит, тетя Люба еще. А я что — не человек? Без ужина…​

​Анастасия молча прошла в ванную. Сил спорить не было. Да и какой смысл? Все равно не поймет.​

​А через неделю Михаил не пришел ночевать. Потом еще раз. И еще. А потом заявился среди дня, когда она забежала домой переодеться.​

​— Нам надо поговорить, — с порога начал он. — Я подаю на развод.​

​Анастасия даже не удивилась. Только спросила устало:​

​— Почему?​

​— Потому что ты мне не жена! — выпалил он. — Вечно на работе или у матери. А я? Мне что, всю жизнь в пустой квартире сидеть?​

​У меня, между прочим, теперь есть женщина, которая готова заботиться обо мне по-настоящему!​

​Он говорил что-то еще — про нереализованные ожидания, про разные взгляды на жизнь.​

​Анастасия не слушала. Смотрела в окно на падающие листья и думала о том, как странно устроена жизнь.​

​Еще месяц назад она боялась даже подумать о разводе, а сейчас… Сейчас ей было почти все равно.​

​— Хорошо, — просто сказала она, когда Михаил замолчал. — Подавай. Я не буду возражать.​

​Он осекся на полуслове, уставился на нее с изумлением. Видимо, ждал слез, истерик, уговоров.​

​А она вдруг почувствовала странное облегчение. Словно спала с плеч невидимая тяжесть.​

​— Только… — Анастасия помедлила. — К маме я все равно буду ходить. Она ни в чем не виновата.​

​Михаил дернул щекой, отвернулся.​

​— Да, пожалуйста! Мне-то что? Когда она… В общем, там в квартире только поосторожней, не ломай ничего. Я в ней жить буду.​

​И, больше не глядя на жену, вышел, громко хлопнув дверью. А Анастасия еще долго стояла у окна, глядя, как падают листья.​

​И думала о том, что не чувствует ни боли, ни обиды. Только усталость. И еще — странную, пугающую пустоту внутри.​

​Три месяца пролетели как один день. Анастасия почти не замечала времени — оно дробилось на короткие перебежки между работой и домом Елены Семеновны.​

​На стене в прихожей до сих пор висело зеркало, подаренное еще на свадьбу. Иногда, проходя мимо, Анастасия ловила в нем свое отражение и не узнавала — осунувшееся лицо, темные круги под глазами, морщинка между бровей.​

​Елена Семеновна таяла на глазах. Анастасия старалась не думать о том, сколько осталось — дней? Недель? Просто приходила каждый вечер, готовила, убирала, читала вслух любимые книги свекрови.​

​— Настенька, — позвала как-то Елена Семеновна. — Ты присядь, поговорить надо.​

​Анастасия опустилась на краешек кровати. Свекровь смотрела на нее долгим, странным взглядом.​

​— Спасибо тебе, доченька. За все спасибо. Вот ведь как бывает — родного сына нет рядом, а ты…​

​Она закашлялась, долго не могла отдышаться. Анастасия поддерживала ее за плечи, помогала попить.​

​— Да что вы, мама, — тихо отозвалась она. — Как же иначе-то?​

​В дверь позвонили. На пороге стояла тетя Люба — высокая, прямая, с неизменной сумкой-авоськой.​

​— Ну как она? — с порога спросила старшая сестра Елены Семеновны.​

​Анастасия только руками развела:​

​— Все так же. Может, даже хуже.​

​— А этот… — тетя Люба поджала губы, — с курорта еще не вернулся?​

​Анастасия покачала головой. О том, что Михаил укатил со своей новой пассией в Турцию, она узнала случайно — от общих знакомых.​

​Внутри что-то дрогнуло, но не от ревности — от горечи. Мать умирает, а он…​

​Дни потянулись однообразной чередой. Анастасия почти переселилась к свекрови, домой забегала только переодеться после работы. В один из таких забегов в дверь постучали.​

​На пороге стояла тетя Люба. Лицо осунувшееся, глаза красные.​

​— Леночка умерла, — глухо произнесла она. — Час назад.​

​Анастасия привалилась к дверному косяку. Она знала, что этот день придет, но все равно оказалась не готова.​

​— А Миша… — начала она.​

​— А что Миша? — В голосе тети Любы зазвенела сталь. — Телефон отключен. Небось, все еще прохлаждается на своих курортах. Да и бог с ним!​

​Она протянула Анастасии сверток размером с книгу.​

​— Вот, Леночка просила тебе передать. Сказала — как все случится, сразу отдать.​

​Анастасия машинально взяла сверток. В голове шумело, перед глазами плыло.​

​— Погодите… А квартира? Миша говорил…​

​Тетя Люба хмыкнула:​

​— Какая квартира? Нет никакой квартиры. Леночка ее еще два месяца назад продала. Как только диагноз поставили. Договорилась только, чтоб пожить дали, сколько осталось.​

​— А тут что? — вырвалось у Анастасии.​

​— Ты сверток-то разверни после похорон, — отрезала тетя Люба. — Так Лена просила. Дома, как одна будешь. И… прости нас всех, Настенька.​

​Она развернулась и пошла по лестнице, выпрямив спину, высоко подняв голову. А Анастасия еще долго стояла в дверях, прижимая к груди загадочный сверток.​

​Через два дня в дверь снова позвонили. На пороге стоял Михаил — загорелый, но какой-то потерянный.​

​— Настя, — начал он. — Там мама…​

​— Знаю, — коротко ответила она. — Похороны были вчера.​

​Он дернулся, как от удара:​

​— Как вчера? Почему мне не сообщили?​

​— А телефон для чего? — устало спросила Анастасия. — Который две недели вне зоны действия.​

​Михаил переступил с ноги на ногу:​

​— Слушай, а ты не в курсе… Там с квартирой что?​

​Анастасия молча покачала головой. Она знала правду, но говорить не стала. Пусть узнает сам.​

​— Ладно, — буркнул он. — Пойду к тете Любе. Может, она знает.​

​Анастасия закрыла дверь и прошла в комнату. Достала из ящика стола сверток, который все никак не решалась развернуть.​

​Размотала бумагу — на колени выпала записка.​

​Почерк Елены Семеновны, когда-то твердый и четкий, теперь дрожащий:​

​»Прости, что воспитала такого сына».​

​Из свертка посыпались деньги — новенькие, хрустящие купюры. Много. Очень много.​

​А где-то на другом конце города раздавался пронзительный женский крик:​

​— Что значит — нет квартиры? А где ты жить собрался? У меня?​

​Нет уж, милый, вали-ка ты отсюда! Я не для того от мужа ушла, чтобы альфонса содержать!​

​Анастасия об этом не знала. Она сидела у окна, перебирала деньги и думала о том, как странно устроена жизнь.​

​И каким же сыном надо быть, чтобы мать ничего тебе не оставила…​

​Автор: Екатерина И.

Источник