Гриша работал почтальоном уже пять лет и знал свой маршрут, как свои пять пальцев. В этом небольшом посёлке люди жили тихо, почти по расписанию, и он был в курсе всех местных новостей. Кто с кем поругался, кто мирился, кто выписывает газеты, а кто уже давно махнул рукой на новости. Работа ему нравилась — размеренная, спокойная. С утра наполнял сумку письмами, газетами и журналами, а потом шагал по знакомым улицам, здороваясь со всеми, заглядывая в окна и слушая, как где-то за стенами уже ждут его шагов.
В тот день снег шёл крупными хлопьями, ложился на крышу, покрывал улицы мягким белым ковром. Гриша натянул шапку пониже, поудобнее перехватил сумку и двинулся дальше. Очередной дом, ещё один. У ворот стояла собака, лениво подняла голову, узнала его и тут же отвернулась. Ну правильно, он же не мясник, даже корки хлеба с собой не носил.
Дошёл до маленького деревянного дома с резными ставнями. Там жила бабушка Дуся. Старенькая, но бойкая, всегда с прямой спиной и взглядом цепким, как у молодой. Гриша постучал в дверь:
— Дуся Петровна, письмо вам!
Ответа не последовало сразу. Он слышал, как за дверью поскрипывают половицы, как старческая поступь медленно движется к нему. Через минуту дверь приоткрылась, и в проёме появилась сама баба Дуся. Платок на голове завязан аккуратно, поверх платья тёплый вязаный жилет, а в руках кружка — наверное, опять пила свой липовый чай.
— Ошиблись вы, Гриша, — сказала она, покачав головой, даже не взглянув на конверт. — Я ничего не жду.
Гриша удивился:
— Да нет, вот же, ваш адрес, ваше имя. Всё как надо.
Бабушка взяла письмо в руки, посмотрела на конверт, настропалив взгляд, словно пытаясь увидеть за бумажной оболочкой того, кто его написал. Вздохнула и твёрдо сказала:
— Мне письма уже много лет не пишут.
И, не дав Грише опомниться, закрыла дверь.
Почтальон остался стоять на крыльце, держа в руках конверт. Что за странности? Кто-то ведь отправил это письмо. Оно не могло просто так взять и появиться. И почему такая реакция? Может, старушка просто не хочет его брать, потому что боится плохих новостей?
Гриша задумался. Любопытство медленно, но уверенно подбиралось к нему, как шкодливый котёнок, который тыкается в руку, требуя внимания. Он не должен был, но… что, если письмо действительно важное? Вдруг оно способно изменить что-то?
Он осторожно разорвал край конверта и заглянул внутрь.
Там лежала вязаная салфетка. Маленькая, аккуратная, с чуть неровными краями, но сделанная с любовью. А ещё – записка.
Гриша развернул её.
«Прости меня».
Всего два слова.
Два слова, в которых заключалось что-то большее.
Почтальон нахмурился. Чувствовалось: это не просто письмо. Это что-то важное.
Гриша не был любителем разносить слухи, но если что-то действительно цепляло его за живое, он знал, к кому идти. В посёлке никто не знал больше, чем тётя Валя. Она помнила всё: кто с кем дружил, кто кому задолжал, кто куда уехал, а кто так и не вернулся. И не просто помнила — будто хранила в голове целый архив, расставленный по полочкам.
Дом у тёти Вали стоял на углу, у самой дороги. Окна всегда чистые, шторы кружевные, на подоконнике герань. А запах… Сколько себя помнил, оттуда всегда тянуло свежей выпечкой. Словно этот дом сам по себе был живым, добрым и тёплым, как его хозяйка.
Гриша зашёл без стука.
— Тёть Валь, здорово!
— О, почтальон пожаловал! — раздался голос из кухни. — Проходи, Гришенька, чай налью.
Он уселся на табурет, наблюдая, как хозяйка суетится у стола. Как всегда, на ней был передник в горошек, а на голове платок, завязанный тугим узлом. Гриша оглядел стол — там уже лежали пирожки, подрумяненные, румяные, будто сами просились в руки.
— Угощайся, пока горячие, — улыбнулась тётя Валя.
Гриша взял один, откусил. Начинка — картошка с жареным луком. Вкус знакомый, почти родной. Он жевал, обдумывая, с чего начать разговор.
— Тёть Валь, — наконец вымолвил он, — а ты не знаешь, кто мог бы прислать Дусе письмо?
Тётя Валя остановилась, прищурилась, будто прикидывая в уме варианты.
— Дуся? Хм… — она отложила полотенце и присела напротив, сложив руки на коленях. — Подруга у неё была когда-то, Надя. Всё время вместе ходили, чуть ли не сестрёнки.
— А потом что?
— А потом Надька в город подалась, да так и не вернулась.
Гриша нахмурился.
— Совсем не общались?
— Да вроде сначала переписывались, а потом… — тётя Валя махнула рукой. — Ну, знаешь, как бывает.
Да, Гриша знал. Люди легко теряются. Обещают писать, звонить, навещать, но жизнь закручивает, уносит, как осенний листок по воде. А потом вдруг оказывается, что прошло не пару месяцев, а десятки лет.
— А они близки были?
Тётя Валя усмехнулась:
— Да Дуся без неё ни шагу! Вместе в школу, вместе на речку, вместе в клуб. А когда Надька замуж вышла, всё равно дружбу не бросили. Только вот муж её был… с характером. Недолюбливал он Дусю.
— Почему?
— Да кто его знает? Может, ревновал, может, просто не любил, когда жена куда-то без него ходит. А может, сам не святой был, а у Дуси глаз острый, всё замечала.
Гриша задумался.
— А что потом?
Тётя Валя вздохнула:
— Потом Надька уехала, а Дуся будто осиротела. Пару лет ещё ждала писем, потом махнула рукой, замкнулась. Про неё говорили, что с тех пор ни с кем по-настоящему не дружила.
Гриша провёл языком по губам, чувствуя привкус картошки и лука.
— Думаешь, это Надя ей написала?
— А кто ещё? — тётя Валя пожала плечами. — Других у неё таких не было.
Гриша молчал. В голове крутилась картинка: пожилой человек, сидящий за столом с ручкой в руке, перебирающий старые воспоминания, выбирающий слова.
«Прости меня».
Что же такого произошло между ними, что понадобилось сорок лет, чтобы это сказать?
Кто-то там, далеко, ждал ответа.
Вопрос был в том, захочет ли Дуся его дать.
Гриша ещё раз посмотрел на конверт, прокручивая в голове этот разговор. Городской адрес. Далёкий, совсем другой мир. Кто знает, сколько это письмо добиралось? Неделя? Месяц? Может, ещё дольше? Он представил, как Надежда, возможно, каждый день заглядывала в почтовый ящик, надеясь на ответ, но день за днём оставалась ни с чем.
«Что, если она уже не ждёт?»
Но другая мысль тут же перевесила: а вдруг всё-таки ждёт? Вдруг, несмотря на годы, она всё ещё надеется?
Решение пришло быстро. Он зашёл в почтовое отделение и взял служебный телефон. Аппарат тяжёлый, старый, с закрученным шнуром. Он знал, что этим пользоваться не по правилам, но какая разница?
Гриша набрал номер справочной. Оператор долго копался в базе, но в итоге продиктовал нужный контакт. Сердце в груди чуть ускорилось.
Он набрал номер.
— Алло?
Женский голос. Тихий, дрожащий.
Гриша сглотнул.
— Здравствуйте, это Надежда Алексеевна?
— Да…
Голос тонкий, осторожный. Он почувствовал, как напряжение нарастает.
— Вас беспокоит Григорий, почтальон из посёлка. Вы отправляли письмо Дусе Петровне?
Тишина.
Такая, что Грише стало слышно, как на почте тихонько гудит лампа.
А потом — судорожный вдох.
— Нашли её?
В голосе дрожь.
— Да.
Он услышал, как на том конце кто-то резко вздохнул, будто боялся поверить.
— Боже… Я искала её всю жизнь…
Гриша сглотнул. В груди что-то потеплело.
— Можете поговорить с ней.
— Она… она согласится?
Вопрос звучал почти испуганно.
— Это уж как получится, — мягко сказал Гриша. — Но попробовать стоит.
Тишина.
Он слышал, как женщина на другом конце провода судорожно дышит.
— Хорошо, — наконец выдохнула она. — Я… Я так долго ждала.
Гриша кивнул, хотя она его и не видела.
— Я попробую.
Положил трубку, глубоко вдохнул.
Дуся должна хотя бы услышать.
Гриша затаил дыхание, наблюдая, как бабушка Дуся стоит на пороге, сжимая в руке телефон. Она будто боялась пошевелиться, словно этот тоненький голос на другом конце мог исчезнуть, если сделать что-то не так.
— Надя… — её голос дрожал, и в этом дрожании было всё: растерянность, боль, волнение.
— Дуська… родная… — в трубке раздался тихий, срывающийся голос. — Я… Господи, я думала, тебя уже нет…
Дуся прижала телефон к уху ещё крепче, будто пыталась сквозь эту холодную трубку почувствовать тепло той, что когда-то была ей ближе всех.
— Я… я тоже думала, что тебя больше нет, — голос Дуси сорвался на хрип. — Надь, что ж ты… почему не писала?
— Я писала, Дусь… Первые годы. А потом… — Надежда всхлипнула, и Грише стало неловко за своё присутствие. Он уже чувствовал, что это разговор не для чужих ушей.
Но уходить не стал.
— Не дошло, значит… — тихо сказала Дуся, её пальцы нервно гладили подол старого фартука. — И ты решила, что я забыла?
— Да я… я не знала, Дусь… Мне так страшно было. Всё это время. Я ведь уехала, а потом… Потом всё завертелось. Муж, дети, работа… — Надя замолчала. — А ты? Как ты, Дусь?
Старушка прикрыла глаза, провела ладонью по щеке.
— Да что я… Живу. Да вот, старость пришла. А ты… ты как?
— Я хорошо… Только знаешь, Дусь… Я ведь искала тебя.
Гриша заметил, как у Дуси дрогнули плечи.
— Искала?
— Долгие годы. Спрашивала, писала… Но всё будто в пустоту. — Надя всхлипнула. — А недавно, внезапно, мне сказали, что ты жива. Я сначала не поверила… И вот, решилась.
Гриша смотрел, как Дуся медленно оседает на пороге, будто силы вдруг оставили её. Он шагнул вперёд, но она махнула рукой: мол, не надо.
— Жива, Надюша, жива… — прошептала она. — Всё это время, понимаешь? Ждала, надеялась.
— Прости меня… — снова этот срывающийся, наполненный болью голос.
Дуся вдруг закрыла глаза, прижала телефон к щеке и тяжело выдохнула.
— Ну что ты… Я тебя прощаю…
На том конце раздался глухой всхлип.
Гриша почувствовал, как у него самого ком подступил к горлу. Он смотрел на старую женщину, которая только что услышала голос своей единственной подруги после сорока лет тишины. Смотрел на её сгорбленные плечи, на сжатые до белых костяшек пальцы, на губы, что дрожали, но улыбались.
И понял, что больше ему здесь делать нечего.
Он тихо сделал шаг назад, потом ещё один. Морозный воздух обжёг лицо, но он не обратил внимания.
— Спасибо тебе, Гриша, — вдруг услышал он с порога.
Обернулся.
Дуся всё ещё сидела там, но в глазах её было что-то, чего не было минуту назад.
Тёплое, живое.
— Спасибо тебе, сынок, — повторила она, улыбаясь сквозь слёзы.
Гриша кивнул и, не говоря больше ни слова, пошёл домой, оставляя на снегу одинокие следы.
Гриша уходил медленно, стараясь не шуметь, будто боялся спугнуть этот момент. Скрипел снег под ногами, морозный воздух щипал лицо, но он не чувствовал холода. В голове всё ещё звучал голос старой Дуси, её тихий, но дрожащий смех, когда она говорила: «А помнишь, Надька?»
Да, этого вопроса хватило, чтобы всё, что было между ними — десятилетия, пропавшие письма, недосказанность, страх — растворилось в ночном воздухе.
Гриша обернулся. В окне тускло светился жёлтый огонёк. Дуся сидела на стуле, прижимая телефон к уху, и тихонько смеялась, перебивая свою старую подругу.
— А как ты испугалась, когда я тебя с моста столкнула? — смеялась Дуся, прикрывая рот ладонью, чтобы не разбудить соседей.
— Ой, да помню! — засмеялась Надя на другом конце. — Ты тогда ещё в воду плюхнулась следом, а я думала, что утону!
— Ага, а потом пришёл мой отец и задал нам обеим… — вздохнула Дуся. — И ведь после этого ты мне клялась, что больше ни ногой в воду.
— Ага… клялась… А через неделю сама уже прыгала с берега, будто русалка, — рассмеялась Надя.
Дуся улыбнулась. Это было так давно. Ей казалось, что те времена вообще были не с ней. Детство, юность — они растаяли в памяти, как дым. Но стоило услышать этот голос, стоило вспомнить простую глупую историю — и всё вернулось.
— А ты… Ты что, так и не выходила замуж? — осторожно спросила Надя.
Дуся немного замялась, посмотрела в сторону окна, где в отражении виднелись её седые волосы и усталые глаза.
— Да как-то не сложилось… Всё ждала чего-то, а потом поняла, что уже поздно, — вздохнула она. — А ты-то как?
— Я? — Надя помолчала. — Я жила… как могла. Муж… был. Дети выросли. Всё вроде как у людей, но всё не так.
Дуся сжала телефон крепче.
— Не так?
— Да понимаешь… — Надя тяжело выдохнула. — Долгие годы я чувствовала, что чего-то не хватает. А теперь вот поняла, чего.
Дуся молчала, но в груди у неё сжалось.
— Я не знаю, смогу ли это вернуть… но хочу попробовать, — сказала Надя.
— Глупая ты… — улыбнулась Дуся. — Всё можно вернуть, если сильно захотеть.
Гриша, уже почти дойдя до дома, обернулся в последний раз. В глубине души он знал: этой ночью две старые женщины, потерявшиеся когда-то в этой жизни, наконец нашли друг друга снова.
Иногда одного письма бывает достаточно, чтобы стереть годы.