— Лиза, мы ненадолго, две недели всего. Ты же понимаешь, он ещё ребёнок, — мать заканчивала укладывать вещи в старый чемодан. Он неохотно захлопнулся, швы на крышке немного растянулись, как будто намекая, что вмещать столько пляжных принадлежностей, кремов и лёгких рубашек ему уже не под силу.
— Мама, ему одиннадцать! Пусть сам себя развлекает, — отозвалась Лиза, даже не поднимая глаз от телефона. Она сидела на диване, перекинула одну ногу через другую и листала ленту соцсетей. На её лице застыло выражение абсолютного равнодушия.
Отец недовольно хмыкнул, подняв с пола свою шляпу. Солнечные очки уже были на носу, как будто он мысленно перенёсся на жаркий пляж. Его голос звучал отрывисто, сдержанно:
— Ты старшая сестра, неужели так сложно присмотреть за братом?
Лиза закатила глаза. Она прекрасно знала, чем закончится этот разговор. Её никто и слушать не собирался.
— Я в двадцать два года должна сидеть дома и следить за мелким, пока вы там на пляже коктейли пьёте? Серьёзно?
— Лиза, — мать, казалось, только теперь обратила на неё внимание. Она подошла ближе, положила тёплую ладонь на плечо дочери. — Просто позаботься о нём. Не как няня, а как сестра.
Лиза ничего не ответила. Она знала, что спорить бесполезно. Родители всё равно уедут, и ей придётся быть с Димкой. Её брат, казалось, не испытывал никаких эмоций по этому поводу. Он тихо стоял в углу комнаты с огромным рюкзаком, набитым игрушками, книжками и какими-то загадочными коробками, которые Лиза не стала разглядывать.
Машина урчала у подъезда. Сборы закончились, родители целовали детей на прощание. Лиза на автомате подставила щёку, и её накрыла волна лёгкого парфюма матери. Отец похлопал её по плечу и лишь коротко сказал:
— Мы скоро. Не волнуйся.
Она ответила сухим кивком. В дверях ещё раз мелькнула материнская улыбка, и они ушли. Лиза слышала, как хлопнула подъездная дверь. Машина тронулась, прогудела и исчезла за поворотом.
В квартире стало необычно тихо. Даже старый холодильник, который обычно слегка гудел, замолк, словно почувствовал, что больше некому на него ворчать.
Димка, переминаясь с ноги на ногу, осторожно подошёл к сестре. Она уже снова вернулась к своему телефону, забравшись на диван. Её пальцы бегали по экрану с такой скоростью, словно она собиралась побить мировой рекорд по набору текста.
— А что мы будем делать? — робко спросил он, глядя на неё снизу вверх.
Лиза презрительно фыркнула, отложила телефон и скрестила руки на груди.
— Мы? Я буду отдыхать. А ты… не знаю, живи, как хочешь.
Она отвернулась, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Димка несколько секунд смотрел на неё, потом потёр нос и тихо вышел из комнаты. Лиза слышала, как его шаги затихают где-то на кухне, но ей было всё равно. В голове у неё крутились мысли только о том, что наконец-то можно сделать. Пописать диплом, пересмотреть сериал или просто валяться, не думая ни о чём. Всё-таки эти две недели – её шанс на личную свободу.
В первый же вечер Лиза привела друзей, шумных и уверенных, как будто они были хозяевами не только этой квартиры, но и всего мира. Громкий смех раздавался ещё из-за двери, музыка била в стены, пока они не вывалились в коридор — разноцветная, раскрасневшаяся компания. Лиза, завидев Димку, махнула рукой, как будто это была ненужная мебель, а не человек.
— Это кто? — нахмурился один из парней, указывая пальцем на мальчишку, который сидел на краю дивана и теребил край толстовки.
— Брательник, — поморщилась Лиза, скривив губы, как будто от одной мысли о нём у неё свело желудок. — Родители заставили сидеть с ним.
Её слова прозвучали, как приговор. Даже Димка, хоть и знал, что сестра не в восторге от его присутствия, не ожидал такого тона.
— Чего с ним делать-то? — хихикнула одна из подруг, оглядывая Димку с головы до ног, словно он был каким-то неуместным предметом интерьера.
Лиза посмотрела на него поверх бокала, в котором плескалась красная жидкость. Её взгляд был тяжёлым, с лёгкой примесью раздражения и чего-то ещё — возможно, усталости от того, что родители, как она считала, постоянно перекладывали на неё эту «обузу».
— Да живи ты хоть под забором, но нас не позорь и не мешайся под ногами, понял? — вдруг сказала она, повысив голос.
Димка не сразу понял, что она говорит серьёзно. Он привык, что сестра может вспылить, порой накричать, но чтобы так, чтобы на глазах у всех, чтобы без попытки даже смягчить свои слова?
— Ты серьёзно? — переспросил он, чувствуя, как в горле застрял комок.
— Угу, проваливай давай отсюда, — Лиза кивнула, наливая себе ещё жидкости в бокал. Она сделала это так небрежно, словно его вопрос даже не заслуживал особого внимания. — Давай-давай, не мешайся.
Димка почувствовал, как его сердце ёкнуло. Он огляделся по сторонам, надеясь, что кто-нибудь вступится за него, что кто-нибудь скажет: «Лиза, хватит, он же ребёнок», но никто не произнёс ни слова. Парни лениво потягивали напитки, девушки хихикали. Им не было дела до него.
Не зная, куда себя деть, он встал. Тело казалось ватным, как будто ноги перестали слушаться. Ему хотелось броситься в свою комнату, спрятаться под одеяло, забыть эту сцену, но казалось, что стены квартиры сжимаются вокруг него, и скоро в ней вообще не останется места.
Он вышел в подъезд. Дверь закрылась за его спиной с глухим стуком. На площадке было тихо, но эта тишина давила ещё сильнее. Лампа на потолке мерцала, как будто издеваясь. Димка присел на лестнице и задумался, что теперь делать. Спуститься вниз — страшно. Там могла быть темнота, незнакомые люди, дворники с равнодушными лицами. Да и куда идти? Он никого в этом городе толком не знал, только родители и Лиза, которая теперь… которая, похоже, теперь вообще не хочет его видеть.
Возвращаться в квартиру, где от него отказались, было ещё страшнее. Вернуться и снова услышать эти слова, почувствовать на себе её взгляд, полный холодного раздражения. Нет, это было невозможно. Лучше куда угодно, только не обратно.
Димка посмотрел на облупившиеся стены подъезда, на заснеженные следы, оставленные чужими ногами. Слегка дрожа от холода он подошёл к двери. Мальчик шагнул за порог и почувствовал, как на него обрушился холод ночного города.
Сначала он просто бродил. Улицы были серыми, хмурыми, как осеннее небо над головой. Тусклый свет фонарей лишь подчеркивал обшарпанность фасадов и усталость города. Его шаги раздавались глухо на промозглом асфальте, впрочем, никто этого звука не слышал. Люди спешили, закутанные в свои шарфы и заботы, не обращая внимания на худого мальчишку, блуждающего по улицам. Они проходили мимо, как будто его и не существовало, как будто он был прозрачным.
Остановившись в парке, он сел на скамейку, не обращая внимания на мокрую от осенней мороси поверхность. Здесь было тихо, почти уютно. Листья ещё не успели все опасть, и местами деревья прятали его от ветра. Димка закутался в куртку и свернулся на лавке, пытаясь согреться. Может, если он просто закроет глаза, то на секунду почувствует себя дома. Но иллюзия продлилась недолго. Упругая метла дворника застучала по тротуару, как настырная муха. Димка не сразу обратил внимание, пока над ухом не раздался хриплый голос:
— Эй, мальчишка, не шастай тут! Это тебе не ночлежка!
Он не стал спорить. Поднялся, натянул капюшон и пошёл дальше, утопая в сумерках. Он не знал, куда направляется, но скамейка всё же оказалась теплее этого ледяного пустого скитания.
На следующий вечер он попытался заночевать в подъезде. Дверь оказалась открытой, лестница сухой, а в воздухе висел слабый запах свежей краски. Димка устроился в уголке, подтянул ноги к груди и прикрылся курткой. Только он начал дремать, как раздался резкий голос старой женщины:
— Ты что тут расселся? Вон отсюда!
Её подруга, выглянув из соседней двери, подхватила:
— Совсем распустились! Раньше такого не было!
Он выбежал на улицу, где ночной холод обжёг щеки, и снова побрёл по улицам, чувствуя, как его ноги становятся всё тяжелее, а мысли – всё темнее.
На третью ночь, когда пальцы почти не двигались от холода, он увидел вдали здание вокзала. Оно манило огоньками окон, которые, казалось, говорили: «Здесь есть тепло. Здесь можно согреться». Он направился туда, почти спотыкаясь. Вокзал оказался наполнен странной жизнью: люди в рабочих спецовках, пассажиры с чемоданами, и те, у кого не было ничего, кроме изношенной одежды.
Сначала он просто стоял у стены, впитывая тепло. Потом заметил других таких же, как он. Они сидели кучками, переговаривались, некоторые жевали что-то. Один из них, мужик в рваной куртке, посмотрел на него прищуренными глазами:
— Ты новенький?
Димка кивнул, чувствуя, как ледяной комок в груди начинает немного оттаивать.
— Есть хочешь? — снова спросил мужик.
Он снова кивнул, не находя слов.
Мужик сунул ему кусок хлеба. Он был черствый, пахнул кисловато, но в этот момент это был лучший хлеб в жизни Димки. Он быстро укусил его, а мужик хмыкнул:
— Добро пожаловать в клуб, мелкий.
Родители вернулись через две недели. Уставшие с дороги, мать и отец вошли в квартиру, нагруженные сумками. Мать сразу сняла шапку, стряхивая снег, и огляделась.
— Лиза, где Дима? — её голос звучал обеспокоенно, но при этом с ноткой усталости. Она поставила сумки на пол и повернулась к дочери.
Лиза, сидя в кресле с телефоном в руках, лениво потянулась и зевнула. Её длинные волосы были небрежно собраны в пучок, а взгляд — равнодушный.
— Да откуда мне знать, — сказала она, не отрывая глаз от экрана.
Отец нахмурился. Он только что снял перчатки и теперь стоял у двери, напряжённо разглядывая Лизу.
— Ты что несёшь? Он же с тобой был! — его голос поднялся на октаву, он буквально сверлил дочь взглядом.
Лиза пожала плечами, продолжая невозмутимо тыкать в телефон.
— Ну, был. А потом ушёл и не вернулся. Чего вы все на меня смотрите? — она подняла взгляд, как будто их удивлённые лица её раздражали.
Мать побледнела. Её руки нервно замерли на ручке одной из сумок. Губы поджались в тонкую линию, а в глазах мелькнула паника.
— Ты даже не искала его? — прошептала она, но голос всё равно прозвучал почти как крик.
— Я-то зачем? — отозвалась Лиза, отложив телефон в сторону. — Он же не щенок. Найдёт дорогу домой, не маленький уже.
Эти слова повисли в воздухе. Отец замер, словно не знал, что сказать. Лиза опять зевнула, бросила взгляд на часы и взяла телефон обратно. Её поведение словно вбивало клин между ней и родителями.
— Лиза, ты вообще слышишь, что говоришь? — мать сделала шаг вперёд, но остановилась. — Это твой брат! Как ты можешь быть такой… такой безразличной? — голос её начал дрожать, она прижала ладонь ко лбу, словно это могло помочь ей успокоиться.
Лиза хмыкнула.
— Да что с вами? Вернётся — и всё. Подумаешь, ушёл куда-то.
Отец молча развернулся. Его шаги были решительными, он схватил куртку, быстро накинул её и взял с полки фонарик. Ни слова не говоря, он вышел из квартиры. Мать растерянно смотрела ему вслед, потом перевела взгляд на Лизу, которая продолжала сидеть, как будто ничего не произошло.
Через минуту входная дверь подъезда хлопнула. Отец вышел на улицу. Снег сыпал крупными хлопьями, тусклые фонари едва освещали тротуары. Мороз щипал лицо, но он не обратил на это внимания. Не оглядываясь, не думая о том, сколько времени займёт поиски, он просто пошёл искать сына.
Димку нашли через три дня. Всё это время отец не находил себе места. Ночи проходили в беспокойстве, дни в бесконечных поисках. Снег ложился всё толще, скрывая следы. С каждым часом тревога росла, сердце сжималось от страха. Где он? Почему ушёл? Как мог так далеко уйти, что его никто не видел? Отец обращался к соседям, звонил знакомым, проверял старые тропы, каждый раз надеясь увидеть фигуру сына, но находил лишь пустоту.
На третий день его позвали в участок. Сказали, нашли мальчишку. Одежда вся в грязи, лицо в царапинах, волосы спутаны, но, похоже, это он. Отец прибежал в участок так быстро, что даже сам не понял, как успел. В коридоре пахло сыростью, кое-где на полу остался снежный налёт. Он вошёл в комнату, где на деревянной скамье сидел его Димка.
— Это он? — спросил полицейский, кивая на мальчишку. Его голос был ровным, без эмоций, как будто это обычное дело.
Отец замер, не в силах сразу ответить. Горло сдавило, в груди запекло. Он видел перед собой своего сына, но его состояние выбивало из колеи. Грязная куртка, штаны с прорезями на коленях, порванные варежки, руки, вцепившиеся в края скамьи. Казалось, что мальчик не верит, что его нашли, что он всё ещё здесь, а не где-то в лесу или на пустынной дороге.
— Димка… — наконец смог выдавить отец. Голос был хриплым, неузнаваемым даже для самого себя.
Мальчик поднял голову. В его глазах блестели слёзы, но взгляд был живым, пугливым, как у зверёнка, которого только что вытащили из капкана. Его губы дрожали, на щеках оставались разводы от слёз, перемешанных с грязью.
— Пап… — тихо проговорил он, но в этом слове было столько боли, что у отца задрожали руки.
И тут мальчика прорвало. Он всхлипнул, вскочил с места и бросился к отцу. Отец едва успел подхватить его, почувствовав, как сын обнимает его за шею, вжимается в грудь, словно старается спрятаться от всего мира. Этих объятий не хватало три долгих дня, каждый из которых тянулся, как год.
— Прости, — всхлипывал Димка. — Прости меня, пап… Я не знал, куда идти. Она выгнала меня… Я думал, что найду дорогу домой… Я не знал, пап…
Отец сжимал его в объятиях, сильнее, чем когда-либо. В этот момент его сердце, мучимое страхом и тревогой, наконец отпустило. Руки больше не дрожали. Ощущение маленького, но такого родного тела в его руках вернуло жизнь в этот застывший мир.
— Всё хорошо, сынок, — шептал отец. — Всё хорошо. Мы едем домой.
И он осторожно поднял Димку на руки, как когда-то делал, когда тот был совсем маленьким. Мальчик уже устал, глаза его закрывались, слёзы перестали литься, и лишь изредка он тихо всхлипывал. Отец прижал его крепче, завернул в свой шарф и, не оборачиваясь, вышел из участка. Снег за дверью падал мягкими хлопьями, будто укрывая следы, которые вели теперь домой. По дороге домой Дима рассказал всю историю отцу, словно жалуясь на поведение сестры.
Когда они вошли в квартиру, в воздухе уже висела напряжённая тишина. Лиза встретила их у порога, облокотившись на дверной косяк. Она даже не повернула головы, только бросила мимоходом:
— Нашёлся? Ну, молодец.
Её слова, словно холодный дождь, стукнули о пол. В комнате не было тепла — ни в голосах, ни в взглядах. Лиза явно не ожидала, что это вообще случится. Она привыкла быть единственной, привыкла, что её капризы сносили молча. На сей раз было иначе. Отец шагнул в сторону, а мать, медленно, будто ей было трудно двигаться, подошла ближе к дочери. В глазах её не было привычной мягкости.
— Вещи собирай, — сказала мать глухо, будто сдерживала что-то внутри.
Лиза моргнула, не сразу осознав смысл сказанного. Её взгляд метнулся к отцу, потом вернулся к матери.
— Чего? — переспросила она, словно до неё не дошли слова, как будто она надеялась, что ослышалась.
Отец остановился рядом с матерью. Его лицо стало каменным, будто он заранее готовился к этому моменту. Он не шутил, не собирался уступать.
— Собирайся, не слышала что-ли? Ты уже взрослая, можешь жить отдельно, — проговорил он так спокойно, что от этих слов стало страшно.
Лиза замерла. Её губы шевельнулись, она открыла рот, пытаясь ответить, но слова застряли где-то в горле. Ей нечего было сказать. Только минуту назад она думала, что это всё шутка, временное недоразумение. А теперь поняла — нет, всё по-настоящему. Она осталась одна против них всех.
— Мам… — прошептала она, надеясь, что мать не даст произойти тому, что уже начиналось. Но мать не ответила. Она смотрела на Лизу так, как не смотрела никогда прежде.
— Ты выгнала своего брата на улицу, — сказала мать, и голос её не дрожал. — Это не прощается.
Лиза отступила на шаг. Огляделась, словно искала поддержки, но в комнате никого, кроме родителей, не было. Стены, казалось, давили на неё, воздух стал холодным, как перед грозой. Её привычный мир треснул, словно стекло под ударами.
— Да ладно вам, я ж не думала… — начала она оправдываться, но слова звучали неубедительно, пусто.
Мать повторила, не повысив голоса, но в её тоне чувствовалась окончательность:
— Собирай вещи.
Теперь Лиза понимала — никаких уговоров, никаких отступлений. Она встретила взгляд отца и поняла, что он больше не посмотрит на неё так, как раньше. Словно не осталось человека, который за неё заступится, который скажет: «Ну, ладно, Лизка, не повторяй этого больше».
Она стояла посреди комнаты, а в голове звучала одна мысль: всё кончено. Все планы, надежды, все её маленькие хитрости и капризы больше не имели значения. Впервые в жизни она осознала, что осталась одна. Совсем одна. И от этого стало по-настоящему страшно.
Утром Димка проснулся в своей кровати. Первое, что он почувствовал, было тепло — то самое уютное, обволакивающее чувство, которое возникает, когда понимаешь, что тебя никто не торопит. Сквозь занавески на окно падал мягкий свет, и можно было просто лежать, слушать, как за стенами дома жизнь начинает двигаться. Где-то на кухне, наверное, гремели тарелки, а на улице, судя по приглушённым звукам, кто-то чистил снег.
Отец стоял рядом. Он давно не заходил в комнату просто так. Обычно, если и заглядывал, то лишь чтобы сказать: «Просыпайся, опаздываешь». А тут он просто стоял, молча смотрел, как Димка потягивается, и на его лице была странная, чуть застенчивая улыбка.
— Как ты? — наконец спросил он.
— Тепло, — улыбнулся Димка, чувствуя себя абсолютно спокойно. Это было не про комнатную температуру. Это было про ту самую теплоту, которая рождается, когда знаешь, что ты в безопасности, что вокруг — твои люди.
Отец сел на край кровати и осторожно погладил его по голове. Димка слегка смутился. Они давно так не разговаривали, а ведь раньше было по-другому. Когда он был совсем маленьким, отец каждый вечер перед сном читал ему книжки, потом укрывал одеялом и, смеясь, спрашивал: «Ну что, Димка, ты в своём домике?» И Димка кивал, притворно хмурился и говорил: «Да, в своём!» Тогда всё было просто и понятно.
— Дом — это там, где тебе хорошо, — тихо сказал отец.
Димка посмотрел на него и кивнул. Он уже знал, что это так. Дом — это не просто стены. Это не только кровать или стол, не только комната, в которой висит любимый плакат. Это место, где тебе рады, где тебя понимают. Где даже молчание не бывает неловким.