Алина каждый день возвращалась домой одной и той же дорогой. Её маршрут был прост: мимо шумного продуктового магазина, где у дверей всегда сидел облезлый дворовый кот, через небольшой сквер с облетевшими деревьями и дальше по узкой улице с редкими фонарями, где ветер часто шуршал сухими листьями. Эта дорога казалась ей привычной до мельчайших деталей. В такие моменты она почти машинально перебирала в голове список дел на вечер: приготовить что-нибудь простое, проверить почту, наконец-то позвонить маме.
В тот вечер холод был особенно пронизывающим. Алина плотнее запахнула пальто и ускорила шаг, мечтая только о горячем чае и уюте дома. Ветер обжигал щёки, а тёмное небо висело низко, будто собиралось задушить весь город.
Подходя к продуктовой лавке, она заметила что-то странное. У стены, чуть в тени, стояла девочка. Маленькая, худенькая, словно случайно забытая кем-то среди оживлённой улицы. Алина замедлила шаг, непроизвольно разглядывая её. На асфальте лежала старая картонка с корявой надписью: «Помогите на еду».
Девочка, одетая в тоненькую куртку, выглядела так, будто её жизнь давно замерзла вместе с этим ноябрьским ветром. В руках она держала мятую шапку, куда, видимо, люди бросали деньги. Но эта шапка была почти пуста.
Что-то кольнуло Алину в груди. Она никогда не давала милостыню, считая, что этим мало чем поможешь. Но тут… Она не смогла просто пройти мимо.
– Держи, – тихо сказала Алина, открывая кошелёк и доставая мелочь.
Девочка подняла глаза, и Алина чуть не остановилась. Эти глаза были огромные, серые, будто в них собрался весь дождь мира. Они не выглядели детскими. В них было что-то слишком взрослое, тяжёлое, как будто эта малышка уже пережила слишком много для своих лет.
– Спасибо, тётя, – пробормотала девочка, почти не двигая губами.
Алина хотела что-то спросить, но её слова застряли. Девочка тут же отвела взгляд, опустив голову, словно боялась, что её долгий взгляд может чем-то навредить.
Оглянувшись по сторонам, Алина заметила, как люди проходили мимо, не обращая на ребёнка ни малейшего внимания. Кто-то шёл, уткнувшись в телефон, кто-то тащил тяжёлые пакеты, а кто-то просто смотрел себе под ноги. Её сердце сжалось ещё сильнее.
– Ты здесь одна? – спросила она после небольшой паузы, но девочка не ответила.
Лишь чуть дёрнув плечом, она сделала вид, что поправляет свою картонку.
Алина молча отошла, чувствуя, как тяжесть обрушивается на плечи. И чем дальше она уходила, тем громче в её голове звучал голос: «Почему она тут? Кто ей помогает? Где её родители?»
Весь вечер мысли о девочке не покидали Алину. Её глаза, эта грустная надпись на картонке и тёмная фигура, стоящая в одиночестве под холодным ветром.
На следующий день Алина снова увидела девочку. Она стояла на том же месте, перед магазином, у той же картонки с надписью. Малышка была в лёгкой курточке, которую явно не успели застегнуть как следует, а её ботинки казались немного великоватыми. На лице – всё тот же взгляд: настороженный, будто она ждала чего-то страшного, но всё равно не уходила.
Алина остановилась на мгновение. Её рука снова потянулась к кошельку. Она вытащила пару монет и опустила в картонную коробку.
– Ты тут опять? – сказала она больше себе, чем девочке.
– Да, – прошептала та и слегка кивнула, даже не посмотрев на Алину.
Ответ прозвучал как-то слишком тихо. Словно ребёнок боялся, что его услышат кто-то посторонний. Девочка держала голову опущенной, а руками нервно теребила рукава курточки.
Алина постояла ещё немного, не решаясь задать больше вопросов, и пошла дальше. Но мысль о ней не отпускала.
Весь вечер дома был странным. Алина то садилась на диван с телефоном, то вставала и ходила по квартире кругами. Она пыталась сосредоточиться на чём-то другом: включила сериал, заварила чай, но всё бесполезно. Перед глазами постоянно возникал этот хрупкий силуэт, эти огромные серые глаза.
– Что же с ней происходит? – пробормотала она.
Может, у её родителей временные трудности? Или кто-то из них заболел, и девочка вынуждена помогать семье? Эти мысли немного успокаивали, но не надолго.
На третий день Алина снова пошла той же дорогой. На этот раз сердце сжалось ещё сильнее: девочка стояла там же. Всё так же теребила рукава, но теперь на щеке у неё была полоска грязи, а волосы растрепались под порывами ветра.
Алина остановилась. Она больше не могла просто пройти мимо.
– Привет, – мягко сказала она, присев на корточки перед девочкой.
Та подняла на неё глаза. Теперь в них было больше страха, чем грусти.
– Слушай, ты здесь постоянно. Где твои родители?
Девочка на мгновение замерла, будто не ожидала такого прямого вопроса. Её взгляд резко метнулся в сторону ближайшего подъезда.
– Вы не можете со мной долго разговаривать, – почти одними губами прошептала она.
Алина напряглась.
– Почему? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Девочка снова бросила быстрый взгляд на подъезд.
– Отчим наругает. Он в окно глядит, – ответила она тихо, едва двигая губами, словно это было что-то запрещённое.
Алина замерла. Теперь всё, что она видела за эти три дня, вдруг обрело страшный смысл.
Девушка почувствовала, как холод пробежал по спине. Она машинально передёрнула плечами и оглянулась на подъезд. На третьем этаже за занавеской что-то мелькнуло. Или кто-то. Она попыталась сосредоточиться, чтобы лучше рассмотреть, но занавеска больше не шевелилась. «Показалось, наверное», – подумала она, но ощущение тревоги не отпускало.
– И долго ты так стоишь? – мягко спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Девочка не сразу ответила. Она посмотрела вниз, будто разглядывала собственные ботинки.
– Пока не заработаю, – наконец произнесла она, всё так же не поднимая глаз.
– Кто тебе сказал так делать? – уточнила Алина, хотя уже догадалась.
– Отчим… Он сказал, что надо приносить деньги, – девочка оглянулась на подъезд, потом снова посмотрела на Алину. – Если мало будет, он… он ругается.
Девочка замолчала, но её дрожащие губы и напряжённые плечи сказали больше, чем любые слова. Алина заметила, как малышка сжала в руках край своей куртки.
– А мама? Она где?
– Мама? – переспросила девочка, будто это был самый странный вопрос в мире. – Мама… она спит. Или уходит. Её редко видно.
Голос девочки звучал ровно, без эмоций, словно это было что-то обычное, почти рутинное. Алина сглотнула, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Теперь всё встало на свои места. Это не временная беда, не трудные времена. Девочка была жертвой. Жертвой равнодушия, бездушия и взрослой безответственности.
– Ты всегда ему отдаёшь деньги? – Алина старалась, чтобы голос звучал ровно, но внутри её всё кипело.
– Да… – едва слышно ответила девочка.
Она снова взглянула на окно, и Алина заметила, как её маленькое тело сжалось, словно она ожидала удара.
– Если я не принесу денег, он злится. Очень злится… – добавила девочка после паузы.
Алина хотела было ещё что-то спросить, но почувствовала, как девочка закрывается. Она смотрела на подъезд, на окно. Её напряжение нарастало.
– Я пойду, – быстро сказала она, будто боялась, что разговор затянулся слишком надолго.
Алина протянула руку, но остановилась.
– Ладно, иди, – тихо сказала она. – Но запомни, ты не одна в этом. Слышишь? Ты не одна.
Девочка посмотрела на неё растерянно, будто не понимала, о чём она говорит. Потом кивнула и быстро пошла в сторону подъезда, маленькая и такая беззащитная.
Алина стояла на месте, провожая её взглядом. Она не знала, поймёт ли ребёнок её слова. Но в тот момент ей показалось, что сказать это было жизненно необходимо.
Девушка всё утро ходила словно на иголках. Она успела выпить полчашки кофе, но аппетита не было. Мысли крутились вокруг одной вещи: скоро всё изменится. Её сердце колотилось, будто она сама собиралась на вызов, хотя знала, что полицейские справятся лучше.
Когда патрульная машина подъехала к дому, Алина смотрела издалека, укрывшись за углом соседнего здания. От волнения ладони вспотели. Она видела, как один из полицейских медленно подошёл к девочке. Мужчина присел, чтобы быть с ней на одном уровне, и тихо что-то говорил.
Девочка сжалась. Её плечи опустились, а руки вцепились в края старенькой куртки. Но полицейский продолжал, кивая, мягко задавая вопросы. Постепенно напряжение на лице девочки сменилось растерянностью. Её голова кивнула едва заметно, но это был знак.
Через несколько минут дверь подъезда с громким скрипом распахнулась. Из тени вышел мужчина. Неопрятный, с угрюмым взглядом, он заметно нервничал, глядя на полицейских.
– Вы чего тут устроили? Я ничего не делал! – начал он, пытаясь говорить громко и уверенно, но голос выдавал страх.
Полицейский спокойно показал документы.
– Поговорим в отделении, – сказал он.
Мужчина хотел было возразить, но второй полицейский положил руку ему на плечо, подталкивая вперёд. Алина смотрела, как угрюмый мужчина исчезает в машине, а напряжение внутри неё будто отпустило.
Девочка всё ещё стояла на месте, пока к ней не подошла женщина из органов опеки. Она укутала её в тёплый шарф, который достала из своей сумки, и мягко сказала:
– Пойдём, милая. Мы позаботимся о тебе.
Девочка колебалась. Её взгляд был настороженным, как у загнанного зверька, который не понимает, что с ним будет дальше. Но женщина говорила так тихо, так ласково, что девочка сделала шаг вперёд. Потом ещё один.
Её посадили в машину, и Алина наконец вышла из своего укрытия. Она остановилась в нескольких метрах, не решаясь подойти ближе.
Девочка, сидя в машине, вдруг повернула голову и заметила её. На секунду их взгляды встретились. Она подняла руку, чтобы слегка помахать. И её губы тронула лёгкая, еле заметная улыбка.
Алина стояла, словно прикованная к земле. У неё защипало в глазах, но она улыбнулась в ответ и слабо кивнула, будто говоря: «Теперь всё будет хорошо».
Когда машина уехала, Алина ещё долго стояла на месте. Впервые за несколько дней она могла свободно вдохнуть. В груди стало тепло.
– Всё правильно, – прошептала она.
Вечером, когда она вернулась домой, чай оказался необычайно вкусным.