Звонок раздался ночью, а ночные звонки редко приносят добрые вести. Люся попыталась отыскать телефон, не раскрывая глаз, но он никак не находился и все трезвонил и трезвонил… Спать она легла поздно – пока помыла посуду, пока уложила мальчишек, а потом еще пришлось заканчивать работу, которую не успела сделать днем, провозившись дольше обычного с обедом. Все в этот день шло не так, и вот даже закончить его ей никак не давали.
Вообще, она ждала подобного звонка. Представляла, как соседка, тетя Тома, всхлипывая, скажет:
— Люся… Василий Григорьевич умер…
Звонок всенепременно должен был раздаться ночью, и Люся должна испытать при этом что-то похожее на облегчение. С этого дня в ее жизни должно все пойти хорошо, она точно это знала.
— Телефон звонит, – недовольно сообщил Паша, закрыв голову подушкой.
Он сам лег поздно, вернулся около полуночи. Говорит, что из тренажерного зала, но Люся не могла бы за это поручиться – отношения с мужем в последнее время были так себе.
Разлепив глаза, она, наконец, нашла телефон и смахнула зеленую трубку.
— Ало?
— Люсенька, это ты?
Голос был соседки, но никаких всхлипов не наблюдалось.
— Да, я. Это вы, теть Том?
— Узнала…
Люся практически увидела, как расплылось в улыбке ее и без того широкое лицо.
— Конечно, теть Том. Что-то с папой?
— Ой, Люсенька, все плохо! – всполошилась она. – Удар его хватил. Я ничего не знаю, Люсь, врачиха из больницы звонила, спрашивала, кто его забирать будет.
Конечно, забирать нужно было Люсе. А кому еще – больше у них родственников не было. Паша, кажется, воспринял эту новость с энтузиазмом, сказал, что справится с детьми и что незачем тащить их к умирающему деду, которого они ни разу в жизни не видели. Люся не спорила, она и сама не хотела никого тащить.
На билеты пришлось взять деньги, отложенные на отпуск, билеты стоили дорого, через всю страну лететь. Это она специально решила уехать как можно дальше от отца, на Дальний Восток, сюда-то он не доберется. И правильно решила – летать отец страшно боялся, а в поезде через всю страну трястись кому захочется? Несколько раз он порывался приехать, но каждый раз она находила причины, чтобы эту поездку можно было отложить.
Врач была строга, суха, в глаза Люсе не смотрела. По всему получалось, что отца выписывали умирать. Он не говорил, двигал только одной рукой, понимал ли что-то – неясно, вроде и да, но на контакт не шел.
— Может, с вами пойдет? – предположила врач, а Люся подумала, что это как раз вряд ли.
В квартире было темно, пахло как в любой другой стариковской квартире, а обстановка, которую он так и не сменил на эти годы, сверлила Люсе мозг своими воспоминаниями. Даже книги стояли в том же порядке. В детстве они любили играть с мамой в такую игру: мама называет слово из названия, а Люся ищет, а потом Люся загадывает книгу по цвету, а мама пытается угадать.
Мама была очень красивая. Золотистые волосы, которые она собирала в косу, чуть приподнятые брови, словно она всегда немного удивлена, белая фарфоровая кожа и на контрасте с ней яркие как малина губы и такие же яркие голубые глаза. Когда мама смеялась, Люся чувствовала себя самой счастливой на свете.
Но смеялась мама редко. Чаще всего она плакала, лежала на кровати, отвернувшись к стенке, а плечи ее вздрагивали. Это случалось после того, как отец кричал на маму, он вечно был ею недоволен. Из таких вот фрагментов мозаики и состояло ее детство: мамин смех, мамины слезы, крики отца.
Мама умерла, когда ей было шесть. Похорон она не помнила, да и вообще мало чего помнила.
Когда Люсе было одиннадцать лет, она случайно подслушала разговор соседки, из которого узнала, что ее мама покончила с собой. И тогда все встало на свои места: это папа ее довел до этого, а теперь чувствует себя виноватым, вот и ведет себя так, словно у Люси никогда не было мамы.
Отец лежал на своем старом продавленном диване, огромный и неподвижный, как гора. Люся не смотрела в его сторону. В основном сидела на кухне. Спала там же. Три раза в день она кормила его, меняла белье, переворачивала. Это было непросто, он был тяжелый и недвижимый. Люся ругалась вслух, не тревожась о том, понимает он ее или нет. Потом звонила Паше – у него был веселый голос, мальчишки на заднем фоне тоже смеялись. Люсе казалось, что им там без нее лучше.
Так прошло несколько дней.
— Что, не помогли тебе твои врачи? – зло спрашивала она у отца.
Отец обожал больницы. Все детство он таскал Люсю по разным врачам, бесконечно проверяя ее анализы, мозговую активность и прочие функции, которые, как и у любого нормального ребенка, не имели каких-то особенностей. Люся ужасно боялась иголок, аппаратов, даже если не было больно, и каждый раз закатывала настоящую истерику. В школе тоже, когда приходили ставить прививки, она сбегала домой, а если ее ловили, вела себя безобразно – всех обзывала, брыкалась, не давала себя уколоть.
Она предупреждала Пашу об этом, что, если забеременеет, врачей будет по минимуму, и никаких УЗИ, уколов и прочего. Он думал, она это так, не воспринял всерьез. Поэтому каждая беременность создала достаточно глубокие трещины в их браке.
Соседка тетя Тома заходила утром и вечером, ставила отцу уколы. Люся не смогла бы это сделать и под страхом смерти. Потом они пили чай, и соседка делилась с ней местными сплетнями, словно Люся и не уезжала на двенадцать лет.
Накануне отец вел себя беспокойно, хватал Люсю за руку, когда она кормила его кашей, пытался что-то сказать.
Люся ругалась:
— Прекрати, ну ведь я только тебя помыла! Ну вот, опять весь измазался.
Она поймала себя на том, что говорит с ним тоном, каким говорит с мальчишками.
Ночью он перестал дышать. Она поняла это во сне, скрючившись на раскладушке на кухне. Подскочила на ноги. Почему-то стало страшно, и она позвонила Паше.
— Зеркало к носу поднеси, – посоветовал он.
Перезвонил через десять минут.
— Ну что?
— Кажется, все.
— Мне прилететь?
— Да зачем… И так все деньги уже истратили. Я сама.
С похоронами помогла тетя Тома. Оказалось, место на кладбище отец давно выкупил, рядом с мамой. Ее могилка была аккуратной и ухоженной, с посаженными вокруг цветами, засохшим букетом на плите. Она улыбалась с фотографии на памятнике, такая молодая, моложе Люси. Это было странно. Интересно, какой бы она была сейчас? Он этих мыслей в глазах защипало, а тетя Тома подумала, что Люся это из-за отца, принялась утешать.
С наследством возиться не хотелось, но деньги были нужны – не сегодня завтра Паша уйдет от нее к молоденькой секретарше, и как тогда разменивать их ипотечную двушку? Но торчать здесь еще она не могла – с работы звонили уже три раза, и даже мальчишки перестали смеяться, а принялись отбирать у отца трубку и спрашивать, когда она вернется. Дождаться обычного срока и потом продать – все дела. Только бы нужно найти все документы – вроде должно быть завещание: отец сам много раз говорил, и тетя Тома подсказала.
Документы нашлись в картонной коробке, где и всегда. Люся из любопытства взяла лежащую под ним бумагу, прочла, взяла следующую… Чего тут только у него не было! Договоры по сим-картам, давно просроченные гарантийные талоны, благодарственные письма с работы. На дне лежали медицинские документы, и Люся зацепилась за свое имя. Чернила на многих наполовину выцвели, но было понятно, что это результаты ее обследований, аккуратно сложенные по датам. В четырнадцать лет она отказалась ходить с ним в больницы, и он не смог ее заставить, поэтому возраст на всех был от тринадцати и младше. Все бы ничего, но в анамнезе тут и там всплывали слова «шизофрения». Люся даже замотала головой, силясь разогнать этот морок. У кого шизофрения, у нее? Потом разобралась – нет, не у нее, по женской линии: у матери и у бабушки. И что все это значит?
Руки стали ледяными и почти не сгибались, во рту пересохло.
— И где ты, когда так нужен? – зло выкрикнула она в безмолвные стены.
Когда она купила билет до Владивостока и сообщила, что будет поступать учиться там, папа не стал ее останавливать. Он сказал:
— Если я буду нужен, только позвони. Я всегда буду рядом, поняла?
Потом он много раз повторял эти слова. Но вот сейчас, когда ей нужно, чтобы он оказался рядом и объяснил ей, что все это значит, его было. Его запах, его старые тапки, кружка с отбитым боком, вся коричневая внутри от чая, все это было здесь. А его самого не было. Люся принялась рвать исписанные черными буквами листы, стараясь стереть из памяти это страшное слово, как она стерла из памяти мать, стоящую с нею на руках в оконном проеме, как стерла из памяти те моменты, когда голубые глаза мамы вдруг темнели, становясь чужими и как папа умолял маму принять лекарство, а она плевала его и кричала, что она здорова…
Люся не стала предупреждать, что она возвращается, просто не могла ни с кем говорить. Паша звонил три раза, она не брала трубку, потом и вовсе отключила телефон. Почему-то не решилась открыть дверь собственной квартиры своим ключом и позвонила, чувствуя себя чужой и опасной, ненужной в этом новом для нее мире.
Паша был в одном носке и фартуке, нос измазан зеленкой.
— Люся!
Он схватил ее мучными руками и закричал:
— Пацаны, мама приехала!
Ее страшно подросшие мальчишки выбежали в коридор и повисли с двух сторон, наперебой что-то рассказывая и жалуясь, и Паша с трудом их отцепил.
— Что у тебя с носом? – спросила Люся.
— Кот поцарапал.
— Какой кот?
Паша выглядел виноватым.
— Ты только не злись, мы кота подобрали.
Кот был рыжий, плешивый и одноглазый. Но Люсе он понравился.
Никаких следов молоденькой секретарши не было – Паша не прятал телефон, не убегал из дома, мальчики не рассказывали ни про каких теть. И Люся подумала – может, ей все это показалось? Что вообще правда из того, что ей кажется?
— Паша, – тихо сказала она вечером, когда удалось загнать в постели мальчишек и унять орущего кота. – Запиши меня к врачу.
— Какому врачу? – испугался он.
Можно было бы как-нибудь отговориться, но врать Люсе не хотелось. И она рассказала ему все – про найденные старые обследования, про маму, про то, что ей ужасно страшно, но она поймет, если он теперь решит с ней развестись и забрать мальчиков. Она уже обо всем подумала – поедет в папину квартиру и будет жить там.
— Ну и дуреха же ты у меня, – вздохнул Паша. – Какой еще развод? Нет, ты точно с ума сошла, – добавил он и рассмеялся над собственной шуткой.
Люся слабо улыбнулась. Кажется, теперь и правда все будет хорошо.