«Я приемная?» — в голосе Ани звучал смешанный страх и уязвимость, когда она задала бабушке вопрос, который перевернул её мир

Про то, что она приемная, Аня узнала банально. Анализ на группу крови сделала еще на первом курсе, порадовалась, что такая редкая – четвертая отрицательная. Сразу записалась в доноры. Когда произошла авария, и маме нужна была кровь, на бланке было черным по белому написано: первая положительная. Аня нашла лечащего врача мамы и сказала, что это какая-то ошибка, что у мамы не может быть первая положительная.​

​-Наверное, в вашем анализе ошибка, — пожал плечами врач. – У нас все точно.​

​Аня была донором. Не могло быть никакой ошибки. И долго думать не пришлось – достаточно было посмотреть в зеркало и понять, что нет в ней ни маминой прозрачности, ни папиной огненной рыжины.​

​-Бабушка, я что, приемная? – спросила Аня в тот же день, вернувшись поздно вечером домой.​

​-Кто рассказал? – испугалась бабушка. – Ну, что за люди, зачем? Только Лене не говори, пожалуйста, она расстроится.​

​Лене сейчас, что говори, что не говори – она не услышит. И бабушка это знает. Но то ли по привычке говорит о маме так, будто с ней все в порядке, то ли специально, чтобы убедить себя, что все будет хорошо. Ане и самой хотелось верить, что все будет хорошо, хотя умом она понимала: прогнозы неутешительные, не зря же четыре года училась в институте.​

​-И за что только это все, – вздыхала бабушка. – Всю жизнь одни беды и вижу: сначала Игорька схоронили, потом Васю, Майка, вон, ущербная родилась, и Витька сбёг, шакал несчастный, Леночка теперь… Ох, грехи мои тяжкие, у других жизнь как жизнь, а у меня только мучения.​

​Бабушка любила пожаловаться, так всегда было. И в лучшие времена она умудрялась найти причину для страданий, даже удивительно, как мама получилась такая веселая и жизнерадостная. Она никогда не унывала и не считала Майку ущербной. Да и сама Аня не считала. Майка просто была другая. Но бабушке этого не понять.​

​-Так это правда? – переспросила Аня. – Я приемная?​

​-Ну да. Леночке еще в школе бесплодие поставили, и Витька знал. Сказал, что усыновим ребенка, ничего страшного. Они тебя и взяли из детдома, ты, как вон та мойва была: тощая, серая вся, в чем только жизнь держалась! Но ничего, они тебя выходили, спасли, значит. А ты ведь знаешь, как это бывает: сначала усыновят ребеночка, а потом уже свой родится. Так и вышло, никто и не думал, что Леночка сможет понести. Они ездили на грязи лечебные, я считаю, что это помогло, излечилась там Леночка. И родила Майку. Жаль, конечно, что ущербную, и Витька сбёг, но кто ж знал, что так будет…​

​Бабушка говорила-говорила, не думала даже, что Ане все это больно слушать. Получается, что вся жизнь наизнанку теперь: и сбежавший отец не отец, и мать в коме не мать, и сестра, прикованная к коляске, не сестра.​

​-Ладно, бабушка, я поняла, – прервала ее Аня. – Надо Майку помыть, пойду я.​

​Во влажном и душном воздухе ванной комнаты было проще прятать слезы, даже Майка ничего не заметила, хотя она всегда улавливала малейшую перемену в настроении сестры.​

​А вот Алексу она рассказала все. И слез не прятала, хотя представляла, как выглядит на экране его телефона. Алекс был в командировке, уже целый месяц, но каждый день они созванивались по видеосвязи и говорили. Если бы не он, Аня вообще не знала, как переживала бы эти две последние недели.​

​-Я не понимаю, как можно отказаться от своего ребенка? – спрашивала она. – Мама, вон, не бросила Майку, хотя знаешь, какая она. А я ведь совсем здоровая! Почему от меня отказались?​

​-Может, все твои родственники просто погибли? – пытался утешить ее Алекс. – Так ведь бывает.​

​-Бывает, – согласилась. Аня. – Но редко. Я думаю, что от меня просто отказались.​

​Это чувство всегда было в ней: ненужности, будто она лишняя везде, где бы не находилась, разве что рядом с мамой и Майкой такого не было. Что и говорить, мама ни словом, ни жестом не выдавала своей тайны, и если бы не авария, Аня, скорее всего, так и не узнала бы о том, что она приемная.​

​После разговора с Алексом ей стало полегче. Он хоть и не был старше Ани, но всегда казался мудрее.​

​Маме Алекс не нравился. Она считала, что тот посадит Аню дома рожать детей и не даст ей сделать карьеру врача. Алекс был простым парнем из многодетной семьи, после школы отслужил в армии, а потом устроился на работу. Он ничего не умел, когда устраивался, но обещали прямо на месте всему обучить. И обучили за два года так, что теперь он один из лучших специалистов был, зарплата позволяла ему снимать квартиру, и он звал Аню съехаться и жить уже как пара. Бабушка говорила, что сначала нужно сыграть свадьбу, а мама, наоборот, была против свадьбы. Ане же было все равно: ей хотелось быть с Алексом вместе, но бросить Майку она не могла. По крайней мере, сейчас.​

​Когда стало ясно, что мама в ближайшее время в себя не придет, бабушка переехала к ним. Правда, Майкой все равно занималась Аня, сестра никого к себе не подпускала, кроме ее и мамы. Но у бабушки была пенсия, а еще она подрабатывала в филармонии гардеробщицей, и это позволяло им кое-как выживать. Все сбережения ушли на маму. Как-то Аня услышала, как один из врачей сказал:​

​-Жалко девочку. Видно, что деньги последние отдает. А смыл? Не очнется она.​

​Аня тогда сильно разозлилась. Мама очнется. Она обязательно очнется.​

​Когда Майка спрашивала, где мама, Аня говорила, что мама спит.​

​-Когда мама придет?​

​-Когда проснется, – отвечала Аня.​

​Жизнь Ани теперь состояла из университета, больницы и Майки, больше она ничего не успевала. Алекс обижался, говорил, что Аня его совсем не любит. Они встречались раз в неделю, по воскресеньям, когда у бабушки был выходной и она могла присмотреть за Майкой, а к маме можно было съездить с утра. Всю неделю Аня ждала этого воскресенья, как единственную отдушину, но с каждым разом эти воскресные встречи проходили все хуже и хуже. Алекс предлагал или бросить университет (зачем тебе это, ведь все равно потом декрет, еще один и еще – имей в виду, я хочу много детей), или не таскаться понапрасну в больницу (она ведь все равно тебя не слышит и ничего не чувствует), или переехать к нему и хотя бы по ночам быть вместе (бабушка справится с Майкой, в конце концов, это ее родная внучка).​

​Это «родная» больно укололо Аню. Но она сделала вид, будто ничего не заметила. Теперь ей часто приходилось чего-то не замечать: так было проще, у нее не было сил на очередные разборки. Но из этих горьких разговоров и из замалчиваемых тем рождалась неизбежная догадка: скоро Алекс ее бросит.​

​Особенно это стало понятно тогда, когда он в очередной раз уехал в командировку. Раньше они созванивались каждый день, а теперь Алекс вечно говорил, что ему некогда. Поговорит пять минут, и пока. А сам потом в сети висит. Аня догадывалась, что он общается еще с кем-то, но верить в это не хотела. Проще было притворяться, что все в порядке, чтобы не лишиться этой пусть и малой, но такой нужной сейчас поддержки.​

​Алекс сам поднял неудобную тему. Не в разговоре, видимо, не хватало духу, а в переписке. Писал о том, что они будто потеряли связь, что у Ани, судя по всему, совсем другие жизненные ценности, чем у него, раз она продолжает учиться и не хочет к нему съехать. Напрямую он ничего не говорил, но Аня понимала, что это дело времени, и скоро он ее бросит. Наверное, ей нужно было сказать ему о секрете, который она хранила уже две недели, но почему-то не получалось.​

​О том, что произошло, она узнала позже, из статей в пабликах. На фотографиях была искореженная машина, в которой она столько раз ездила, заблюренная бесформенная масса на обочине. Девушку, которая сидела рядом с Алексом, выкинуло через лобовое стекло. Она была не пристегнута. Тут же фотография девушки из соцсетей, на ней она улыбается и держит в руках удочку. Хорошенькая, юная. Ане было ее жаль. Они оба были пьяны, особенно Алекс, об этом тоже писали в статьях. Ни о чем из этого ей не сообщил его начальник, просто написал: «Алекс разбился на машине. Соболезную».​

​Странно такое писать, зная, что в машине он был уже с другой. В ту ночь, когда Аня прочла сообщение, чувство вины не давало ей покоя: Алекс так и не узнал, что станет папой. Только вот станет ли теперь? У Ани не было сомнений, когда она увидела две полоски на тесте, сразу поняла, что будет рожать. Назло той женщине, которая оставила ее в роддоме. Аня станет хорошей мамой, она знала это. И вот это сообщение, отключенный телефон Алекса (она до последнего надеялась, что это какая-то ошибка), спящая на соседней кровати Майка, мама в больнице и бабушка, которая и так с больными ногами работает, чтобы их содержать. Куда им еще один рот? И как Аня будет учиться? Мама так хотела, чтобы она была врачом…​

​На похороны она пошла, конечно. Все отводили глаза, видимо, знали, как погиб Алекс. Только его мама не отводила: бросилась к Ане, обняла ее, расплакалась.​

​-Ты прости его, дочка, – сказала она. – Не держи зла.​

​-Уже простила, – ответила Аня и поняла, что не лжет.​

​-Как твоя мама?​

​-Без изменений. Но она очнется.​

​-Конечно, деточка. Я каждый раз на нее молюсь.​

​Аня подумала, что если оставит ребенка, нужно обязательно сказать этой доброй женщине, что ее сын будет жить в генах своего сына. Или дочери. Но она пока не решила. Точнее, почти решила, но не в пользу ребенка.​

​Посоветоваться было не с кем. Что скажет бабушка, Аня представляла: опять начнет жаловаться. Майка все равно ничего не поймет. А поймет, еще, чего доброго, заревнует. А мама… Мама ничего не слышит. Аня все равно рассказала ей, спасибо, что ее пускали, и она могла посидеть рядом и подержать ее за руку. Рука у мамы была неживая. И надежды у Ани почти не осталось.​

​На аборт записалась в обычную поликлинику, денег не было. Врач для вида поотговаривала, но сильно не настаивала. Дала направление в гинекологию: не есть, не пить, ну, сама знаешь. И предохраняйся, не маленькая ведь уже.​

​В то утро Майка словно почувствовала что-то. Наверное, и почувствовала: она всегда улавливала любое изменение настроения Ани. Кричала, отказывалась завтракать. Бабушка причитала рядом. Ане хотелось тоже кричать и биться о пол головой. Но она уговорила сестру успокоиться и съесть печенье с маслом, сделала бабушке ромашковый чай, чтобы та успокоилась, и побежала на процедуру. Сама она не ела, понятное дело. Уже выходя из троллейбуса, столкнулась с мамой Алекса. Вся в черном, с красными заплаканными глазами. Заметив Аню, она улыбнулась, обняла ее.​

​-Дочка… Ну, как ты?​

​-Нормально.​

​-А мама как?​

​-Без изменений.​

​-Бледная какая… Вы там как справляетесь? Может, помощь какая нужна?​

​Аня замотала головой. Слезы сами собой слетели с ресниц.​

​-Ты чего, деточка? Не плач, все наладится, вот увидишь! И мама твоя очнется, и мальчика ты еще встретишь, ты же такая молоденькая…​

​-Я беременна, – выпалила Аня. – И не знаю, что мне делать.​

​Мама Алекса ахнула, всплеснула руками.​

​-Как же это… Когда узнала? Анечка, так это ведь хорошо! Ты не переживай, мы поможем! Так, ты сейчас куда, на учебу? Может, дойдем до нас? Я не могу, такая новость, кажется, сердце сейчас остановится! Анечка, бывают же чудеса на свете, радость-то какая! Пошли, тебе нужно поесть. И поговорим обо всем. Не переживай, учебу не придется бросать. Если нужно, я буду с ним сидеть. Или с ней. Но, ты знаешь, у нас одни мальчишки, так что я уже и не надеюсь на девочку, хотя, если будет внучка… Павлик с ума сойдет от радости, вот увидишь!​

​Аня сама не поняла, как позволила себя увести. Она почти ничего не говорила, только слушала. И слова этой простой и доброй женщины вселяли в нее уверенность.​

​Они пили чай с домашними ватрушками, когда у Ани зазвонил телефон. Увидев номер больницы, где лежала мама, она испугалась. Взяла трубку закостеневшими руками.​

​-Анна Викторовна? У нас для вас хорошая новость! Ваша мама очнулась…

Источник