«Слушай, кажется, я медиум» — заявила Аня, пытаясь скрыть свою панику перед загадочной женщиной в кафе

Аня не верила во всяких там медиумов, но сейчас у нее в буквальном смысле мороз шел по коже – было такое ощущение, будто под кофту вдоль позвоночника запустили струю ледяного воздуха. Руки мгновенно покрылись гусиной кожей, а дыхание перехватило.

Она в первый раз была в этом кафе «Рябинка», сомнений не было, но все здесь было ей знакомо так, словно она много раз видела и эти столики с безвкусными клеенками с той самой рябиной, и коричневые стулья с потрескавшимся сидениями, но главное – эту женщину, которая стояла за кассой, поправляя левой рукой тугой локон, который так и норовил выбиться из-под объемной резинки. Она и видела, но не наяву, а во сне – ей много раз снилось это кафе с его пирожковым запахом, и темноволосая женщина с желтыми как у кошки глазами. И вот теперь ее сон стал явью.

— Эй, ты чего? – испуганно спросил Вовка, дергая ее за руку. – Чего зависла?

Они только что заказали у темноволосой женщины по стакану чая и по два пирожка: Вовка с луком и яйцом, а Аня с яблоком. Еще до того, как женщина открыла рот, Аня знала, что она скажет:

— Слушаю внимательно.

И голос оказался точно таким же, как и во сне – по-детски тонким, совсем неподходящим ее внушительной фигуре.

Нет, она точно это уже видела. Но как такое возможно? Чтобы хоть немного ослабить нахлынувшую на нее панику, Аня сказала Вовке словно бы в шутку:

— Слушай, кажется, я медиум. Ну серьезно! Я уже видела это кафе в своем сне и его хозяйку. Спорим, ее зовут Татьяна? А в туалете нарисован ёж на стене…

Он посмотрел на Аню насмешливо:

— Опять ты сочиняешь, Анька, лучше бы книги писала, ей-богу!

— Да не шучу я! Хочешь, спроси у нее.

Вовка дожевал откусанный пирожок, встал и подошел к хозяйке кафе. Издалека Аня не слышала, что он говорит, но догадаться было несложно – спрашивает, как ее зовут и как пройти в туалет. Когда через пять минут он вернулся, на лице его была написана обида.

— Так бы и сказала, что уже была здесь.

— Да не была, говорю же! – рассердилась Аня. – Не хочешь – не верь, мне все равно.

Она отодвинула тарелку с пирожком и отвернулась – на глаза предательски набежали слезы.

— Ну, будет тебе, Ань! – он попытался взять ее за руку, уронил стакан, пролив остатки чая, чертыхнулся. – Не надо дуться, я тебе верю.

Но Аня знала, что он это специально так говорит.

— Ну вот, а я ведь уже кольцо купил, теперь и не знаю, что делать – не очень-то хотелось иметь в женах ведьму, – шутливо проговорил Вовка.

Но что-то было в его тоне такое, что слезы тут же испарились.

— Ты серьезно? – дрогнувшим голосом спросила она.

— Да шучу я!

Может, ведьмой Аня и не была, но умела так посмотреть, что даже смелый Вовка терялся.

— Я про ведьму шучу, – принялся оправдываться Вовка.

И тут внезапно он опустился на одно колено, с трудом вытащил из кармана застрявшую там бархатную коробочку и распахнул ее. Внутри лежало тонкое золотое кольцо с крошечным прозрачным камушком.

— Ты выйдешь за меня? – уже совсем другим тоном спросил он.

Аня ахнула. Прижалась к его колючей щеке, из глаз брызнули слезы.

— Конечно! – сказала она.

Вовка с трудом поймал ее руку, чтобы надеть кольцо, и Аня засмеялась.

— Ой, точно! Какое красивое…

Потом он ей рассказал, что собирался сделать предложение не в затхлой пирожковой, а позвать ее в настоящий ресторан, но испугался, что сейчас Аня на него обидится и вообще его бросит. Глупый, как она может его бросить, ведь у нее никого, кроме него, и нет.

Конечно, был папа. И Ане очень хотелось ему позвонить и похвастаться колечком. Но трубку возьмет мама, а вот слышать ее совсем не хотелось, тем более рассказывать ей о кольце.

Мама ее всегда не любила. Аня помнила, как еще маленькой прибегала к ней обниматься, а на лице у мамы появлялось такое выражение, словно она муху в супе увидела. Нет, она ее не била, не обижала, можно даже сказать, что была слишком внимательна ко всем ее потребностям. Ко всем, кроме потребности в нежности и тепле: никогда мама не целовала и не обнимала ее, не смотрела на Аню ласково, не говорила, как сильно ее любит. Можно было бы подумать, что мама просто не умеет этого всего делать, но нет – когда у нее родился ее любимый сыночка, оказалось, что она с рук его спустить не может: и пахнет он как ангелочек, и такой он весь расчудесный, что и вообразить невозможно.

Став старше, Аня стала понимать, что матери неприятен ее запах, само ее присутствие и прикосновения. Почему так произошло – было непонятно, да Ане и не хотелось понимать. У нее был папа, который ее любил и баловал, называл своей любимицей. Впрочем, сына он вниманием тоже не обделял, так что червячок Аню все равно точил: она папина дочка, а брат и папин, и мамин. В какой-то момент Аня даже решила, что приемная, правда, с братом они так были похожи, что с этой идеей пришлось проститься.

Когда отец слег после инсульта, Аня сбежала. Понимала, что это неправильно, но жить стало совсем невмоготу – если раньше мама ее никогда не ругала, то теперь ко всему привязывалась: и подруги у Ани не те, и училище она выбрала не такое, и вообще ей работать пора идти и саму себя обеспечивать, совершеннолетняя уже.

Сказано – сделано. В день, когда Аня получила корочку бухгалтера, она собрала вещи, попросила у отца прощения, отдала брату свой ноутбук и уехала куда глаза глядят. В прямом смысле слова – села на поезд и поехала, не решив, куда она едет и что будет делать. Выйдя на одной из станций, она и познакомилась с Вовкой. Он позвал ее тусить с его компанией, и она осталась. Думала – на неделю-другую, а теперь вот почти два года тут живет: устроилась бухгалтером в школу, комнату ей даже выделили, а Вовка за это время тоже на работу устроился и как-то остепенился, повзрослел.

Первое время она отцу звонила, но мать каждый раз принималась отчитывать ее – какая Аня неблагодарная, бросила их и живет себе припеваючи. Поэтому теперь она только письма писала, а сама читала лишь написанные рукой брата, мамины же не читая выкидывала. Но сейчас и писать не хотелось – мама сразу поднимет крик, что рано ей замуж, про Вовку еще, чего доброго, гадостей наговорит… Нет, не будет она ничего им рассказывать.

Сложно было сказать, какая новость тревожила ее больше – то, что теперь она самая настоящая невеста, или это странное ее знание совсем незнакомого места. Может, это был вещий сон? И это место ей снилось потому, что именно там Вовка должен был попросить ее руки? Промучившись два дня, Аня, ничего не сказав Вовке, пошла туда одна. Было раннее утро, выходной день, и посетителей, кроме самой Ани, раз-два и обчелся. Наверное, именно поэтому хозяйка обратила на нее внимание. Или потому что Аня смотрела на нее все время, пока цедила невкусный кофе и жевала черствый пирожок.

— Извините, мы знакомы? – спросила женщина, присев за ее столик.

Аня пожала плечами.

— Не знаю. Вы мне снились. Вас Татьяна зовут?

Она ждала, что женщина рассмеется, или встанет и покрутит пальцем у виска. Но она смотрела на Аню внимательно, не отрывая от нее карих глаз, густо подведенных черным карандашом.

— Ты уже была здесь. Два дня назад, я помню. Твой мальчик спросил, правда ли меня зовут Татьяна.

— Это мой жених, – с гордостью ответила Аня. – Он прямо здесь у меня руки попросил.

— Поздравляю.

Лицо женщины продолжало оставаться напряженным, словно бы выискивая что-то то ли в Ане, то ли в ее словах. Наверное, в отличие от Вовки, она ей поверила и сейчас думает, что можно спросить у медиума.

— А ты знаешь, мне ведь тоже за этим столом предложение делали. Много лет назад. А я отказалась. Не хотела чужую семью рушить.

Чего-чего, а откровений стареющей буфетчицы Аня не была готова слушать. Но ведь она сама пришла сюда и ляпнула про этот сон.

— Он женатый был, точнее, женился по залету, крутил сразу и с ней, и со мной. И потом мотался сюда каждую неделю, не мог забыть. Ты, случайно, не куришь?

Аня растерянно кивнула.

— Пошли тогда, на заднем дворе постоим.

Они вышли через кухню, присели на деревянных ящиках, подставляя лица жидким октябрьским лучам. Татьяна достала сигареты.

— Я же так замуж и не вышла. Отказала, а сама все ждала его, думала – ну, может, у него не сложится с этой Катей. А он обиделся тогда сильно – кольцо мне купил, жене все сказал, приехал вот так же, в октябре. Но ты знаешь – вот дурень! – дочь с собой притащил! Побоялся, что жена ее увезет, сильно любил он девочку. Вообще, он часто ее с собой возил, прикрывался так от жены. А ему говорю – так ни один суд тебе ребенка не оставит, у нас же самый гуманный суд! Да и жена у тебя не какая-то алкоголичка, никто у нее ребенка не заберет.

Она выпустила дым, сощурилась, глядя на солнечный свет. Аню же пробирала дрожь – ей хотелось что-то спросить, но слова застревали в горле.

— Если любишь его – выходи, не раздумывая, а то потом поздно будет. Нагуляет тоже где-нибудь ребенка на стороне…

Татьяна закашлялась и призналась:

— Вообще-то, я не курю. Десять лет, как бросила. Но как-то мне сегодня…

Она мотнула головой.

— Он больше не приезжал? – тихо спросила Аня.

— Нет. Оно и к лучшему. Или нет. Не знаю. Может, и получилось бы у нас чего. Забирали бы девочку на выходные. Своего родили. Не знаю. Жизнь – сложная штука. Я ведь даже адреса его не знаю, так что и спросить не могу, как оно все сложилось.

Аня шумно вдохнула воздух, вынула из кармана телефон. Новых фотографий отца было мало, но они и не были ей нужны. Нашла старую, где ей тринадцать – кажется, это его день рождения. Протянула Татьяне.

Та долго смотрела на экран телефона. Лицо ее побледнело, сигарета в левой руке дрожала.

— Я так и подумала, – сказала, наконец, она. – Что-то у тебя есть в лице от него. И как он?

Она судорожно втянула дым, все еще глядя не на Аню, а на экран телефона. Говорить правду или не стоит?

— Хорошо, – ответила Аня. – Папа с ней так и живет.

Видимо, интонация показалась Татьяне странной. Она посмотрела Ане в глаза.

— А ты почему здесь?

— Так получилось. Мама больше брата любит, чем меня.

Вот так разом ответила на все вопросы. Кажется, сделала больно Татьяне – на несколько секунд её лицо исказилось судорогой. Но она быстро взяла себя в руки.

— Передавай ему от меня привет, что ли.

— Передам, – пообещала Аня и вдруг поняла – и правда передаст. Позвонит, наконец, домой, и поговорит с папой. А, может, и с мамой. Аня не могла сформулировать, что именно, но что-то она начала понимать про маму. А еще стало очень спокойно – никакой она не медиум, обычный человек. Надо обрадовать Вовку.

— Спасибо.

Татьяна опять закашлялась.

— Ты заходи, если что, – сказала она на прощание. – И мальчика своего с собой бери.

— Хорошо.

Аня вышла из кафе, зашагала по осенней улице, пряча лицо в пушистый шарф. От прохладного ветра зябли руки, а перчатки она так и не купила, но все равно нет-нет, а доставала руки из карманов, чтобы полюбоваться, как солнечные лучи играют на маленьком камне. Может, маме и понравится Вовка. Он хороший. И любит ее. Мама это оценит.

Другие мои рассказы:

Десять гортензий для Маруси

Фальшивый отец

Прозрение

Источник