— Переедешь в пансион, а квартиру продадим. Папа, пойми, это же ради твоего же здоровья! — Татьяна говорила с напором, будто выступала перед аудиторией. — Эта квартира слишком просторная для тебя одного, ты не справляешься!
— Татьяна, мне восемьдесят два, а не сто двадцать, — Виталий отвечал с усталостью в голосе, словно этот разговор повторялся изо дня в день.
— Вот именно! В твоем возрасте необходим профессиональный уход. А в пансионе «Золотая осень» такие условия…
Я стояла за дверью и никак не могла решиться войти. В руках держала картонный стаканчик кофе из автомата — купила его внизу у входа, пока набиралась смелости подняться к деду после трёхмесячного молчания. Мы не ссорились — просто я увязла в работе над переводами, а он… никогда не звонил первым: считал это навязчивостью.
Ирина, соседка деда по лестничной площадке, нашла меня через соцсети и написала: «Оксана, срочно приезжай. Твоего деда хотят сдать в дом престарелых».
— Татьяна, я никуда переезжать не собираюсь! — голос Виталия стал громче обычного — такое бывало крайне редко.
— Ты просто ничего не хочешь понять! Тарас с Орисей уже вымотались!
В этот момент я вошла. Картина предстала знакомая и болезненная: дед сидел в своем старом кресле с потёртыми подлокотниками — том самом, где когда-то читал мне сказки разными голосами. Над ним нависала Татьяна с кипой брошюр в руках. На верхней обложке сияли подозрительно довольные пожилые люди на фоне особняка с колоннами.
— Добрый день, — произнесла я.
Татьяна резко обернулась; её начёс качнулся так стремительно, будто парус под порывом ветра. В её взгляде промелькнуло что-то между испугом и досадой.
— Оксана? Что ты тут делаешь?
— Пришла к дедушке навестить его. Разве нельзя?
Взгляд Виталия наполнился такой теплотой и благодарностью, что у меня защипало под глазами.
— Оксаночка… внучка моя… — он протянул ко мне руки; я заметила выступившие синеватые жилы и пигментные пятна на коже стали заметно гуще за эти месяцы.
Следующие полчаса Татьяна пыталась продолжить свою пропаганду пансиона. Но моё присутствие сбивало её настрой: для неё я всегда оставалась чужой — несмотря на родственные связи. Вместо уверенной речи получался лишь унылый поток слов без убеждения. В конце концов она собрала свои брошюры и ушла прочь, пообещав вернуться завтра.
Когда дверь за ней закрылась, Виталий откинулся назад в кресле и прикрыл глаза.
— Каждый день одно и то же… — пробормотал он усталым голосом. — Она приходит со своими буклетами… А Тарас с Орисей…
Он замолчал на полуслове; объяснений было уже не нужно. Я видела всё сама: квартира оставалась той же самой, где мы когда-то жили вместе с моими родителями…
